тетрадь первая
Войти в круг дубов.
Дубов, украшенных плющом.
Пусть нас охраняет их суровость,
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤа свет умеряется их листвой.
Безмолвие, покой, ожидание.
Когда-нибудь мы, хоть однажды,
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤпроведем лето в этом месте.
Дубов, украшенных плющом.
Пусть нас охраняет их суровость,
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤа свет умеряется их листвой.
Безмолвие, покой, ожидание.
Когда-нибудь мы, хоть однажды,
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤпроведем лето в этом месте.
Philippe Jaccottet
К столетию со дня рождения филиппа жакоте
К столетию со дня рождения Филиппа Жакоте «несовременник» попросил переводчиков, поэтов и философов высказаться о фигуре великого поэта, а также предложить новые переводы его эссе и стихотворений.
УПОРНАЯ ХРУПКОСТЬ
ПЕТР ЕПИФАНОВ
Я впервые познакомился с творчеством Филиппа Жакоте, когда прочел его стихотворения из сборника «Airs» в замечательном переводе Ольги Седаковой. Известен перевод названия этого сборника как «Мотивы», но мне кажется возможным перевести и как «Веяния»: его стихи именно навеяны японской поэзией, что автор охотно и благодарно признает. Потом был сборник «Прогулка под деревьями», выпущенный издательством «Текст» в 2007 г., включивший большое количество переводов поэзии и прозы Жакоте 1950-х – 1990-х гг. Он оставил у меня чувство уже не столь безраздельного восхищения, как первый – и из-за разницы в уровне собранных в нем переводов, и по характеру самих текстов. (Если говорить о прозе Жакоте, ее лучшие, по моему мнению, переводы принадлежат Марку Гринбергу.) После этого я стал искать произведения поэта в подлиннике, – в чем мне мог помочь разве что Интернет, – а в 2015 году впервые решился написать письмо (бумажное, не электронное) их автору и довольно вскоре получил ответ. Разбирать строчки этого небольшого письма Жакоте, не всегда ясные, выписанные с огромным трудом после недавнего инсульта, дрожащей рукою, было для меня настоящим счастьем. Обмен маленькими весточками с поэтом продолжался больше четырех лет: последнюю я получил, если не ошибаюсь, месяцев за пять до его смерти.
В 2019 году мне удалось перевести полностью первый том записных книжек Жакоте, объединенных названием «Самосев»*, о чем поспешил сообщить автору в надежде, что мне относительно быстро удастся устроить этот перевод в печать. Однако порадовать поэта новым изданием так и не удалось. И теперь, пять лет спустя после его кончины, в год столетнего юбилея, дело остается на всё той же точке по не зависящим от меня причинам.
Прежде этого, на рубеже 1990-х и 2000-х гг., довольно большие фрагменты «Самосева» были переведены и опубликованы покойным Борисом Дубиным.
Филипп Жакоте за семь десятилетий творческого труда издал более полусотни книг поэзии и прозы. Чтобы прочесть всё это в оригинале, мне потребовалось бы несколько лет. Поскольку мое представление о его наследии остается поневоле фрагментарным, я навряд ли вправе высказывать обобщающие суждения. Из того, что читал и переводил я сам, из того, что знаю из переводов, на которые могу положиться, из того, что знаю по цитатам и анализам литературоведов (а Жакоте еще при жизни стал очень активно изучаемым автором), мне представляется, что он всю свою долгую жизнь писал как бы одну книгу. Ее содержание – длящееся десятилетиями вопрошание о возможности жить перед лицом смерти и царствующего в мире зла, испытывая всю полноту связанных с этим чувств, включая страх и стыд, и при этом сохраняя любовь к миру и его красоте, и тесно связанное с первым вопрошание о возможности поэзии в современном мире. Каждый раз отвечая на оба этих вопроса: «да», поэт снова и снова чувствует свой ответ недостаточным. И проделывает ту же мыслительную работу заново. С чувством этой недостаточности и проистекающей из нее неуверенности в своем призвании Жакоте и закончит жизнь, как показывает его последняя книга «Свет Богоматери». Важно заметить – и об этом тоже свидетельствует упомянутая книга, – что оба вопроса восходят, как к некой вершине, к неразрешимому для Жакоте вопросу о вере в Бога и личном бессмертии. Получается как бы равносторонний треугольник, по которому беспрерывно движется, не находя какого-то окончательного места, мысль поэта. Неким приближением к ответу является мысль Жакоте о литургическом характере подлинной поэзии. При отсутствии веры догматической, основывающейся на неких рационализированных постулатах, поэт хочет петь непознаваемую, но священную сущность бытия мира. Но восходить на высоту такого пения ему случается редко. Гораздо чаще он пишет о неудаче, о беспомощности, постоянном поражении и необходимости начинать сначала. Возможно, иному, не столь щепетильному в труде сердца и ума читателю это покажется утомительным хождением по одной траектории, но Жакоте, несомненно, хочет быть до конца честным перед собою в своем поиске. И, как кажется мне (осмеливаюсь это высказать), его трудное и долгое интеллектуально-нравственное странствие лучше стихов описывает его проза, в частности, в форме дневника размышлений и наблюдений, – «Самосев».
Проиллюстрирую сказанное некоторыми записями из «Самосева» осени 1959 – весны 1960 г.
Проиллюстрирую сказанное некоторыми записями из «Самосева» осени 1959 – весны 1960 г.
«самосев»
филипп жакоте
филипп жакоте
Я привел выдержки из записей еще молодого, не переступившего порог сорокалетия, поэта. Но до самого конца Жакоте остается в своих произведениях ищущим, вопрошающим, робким учеником – и по-прежнему ignorant, «невеждой», как называл он себя в своем втором сборнике (1958). Как представляется мне, в этом искреннем смирении и состоит величие Жакоте и большая часть его нравственного урока. Не беда, что в «чисто» поэтическом отношении вершин (как стихи упомянутого сборника «Airs») у него немного на фоне стихов-рассуждений, на мой взгляд, досадно риторичных и более прозаичных, чем сама его проза. Да, в прозе Жакоте больше и увереннее бывает поэтом, чем собственно в стихах. Более того, возможно, чаще, чем говоря от первого лица, он бывает поэтом в качестве читателя стихов других поэтов – Данте, Гонгоры, Гельдерлина, Бодлера, Дж. М. Хопкинса и других. Всё это я отношу к его достоинствам, а не к слабым сторонам. Пример Жакоте учит меня тому, что поэзия не заключена в таком-то ряду великих имен, ее могучих и цельных служителей, а есть некая стихия, разлитая в человечестве и мироздании и являющая себя в контакте человека с миром, как видимый свет, ощущаемое тепло или вдыхаемый воздух, и что причастниками ее являются и творцы поэтических произведений, и их глубокие и чуткие читатели, и те, кто развивает в других способность к поэтическому восприятию (это могут быть родители, школьные учителя, друзья, кто угодно). Как друг, попутчик, воспитатель, как хранитель живого огня поэзии для современного мира – Жакоте драгоценен, и его драгоценность для новых поколений будет только возрастать. Какие бы ни были суждены изменения – может быть, катастрофические – нашей цивилизации, уроки Жакоте принадлежат к тому достоянию, которые благородные души пронесут через любые темные века.
Гребень невидимого пожара:
о надежде
Филиппа Жакоте
о надежде
Филиппа Жакоте
Виктория Файбышенко
Филипп Жакоте часто кажется последним в ряду, уходящем в даль культурного прошлого. Последний поэт, чуткий к духу пейзажа, живущий в саду, подобно мраморной нимфе. Поэт, сохраняющий серьезное отношение к прекрасному и возвышенному, с классическим обликом которых двадцатый век расставался еще до рождения Жакоте и, кажется, окончательно расстался в течение его жизни.
Но именно в современности Жакоте обретает не только свою рану, но и свое задание, определяемое особым родом чуткости. Он не отказывается от высоких вещей, но проживает их принципиальную уязвимость, открытость «холоду мира» (О. Седакова).
В ноябре 1959 он записывает:
«Может быть, современность при всем, что она содержит отрицательного, – при всей этой гигантской глыбе, преградившей путь к небу, – дает нам и счастливый урок: что мы – дети времени, и через него нам дано все, то есть даются, нерасторжимо, все противоположности; что мы не должны и не можем выйти из противоречия; что наше дело – лишь не давать одному из его членов взять верх над другим».
И ниже, уже в качестве вывода: «Поэзии не бывает без возвышенности. В этом, во всяком случае, я уверен, и силен этой уверенностью, за неимением другой силы. Но не замки: улицы, комнаты, дороги, наша жизнь».
В ноябре 1959 он записывает:
«Может быть, современность при всем, что она содержит отрицательного, – при всей этой гигантской глыбе, преградившей путь к небу, – дает нам и счастливый урок: что мы – дети времени, и через него нам дано все, то есть даются, нерасторжимо, все противоположности; что мы не должны и не можем выйти из противоречия; что наше дело – лишь не давать одному из его членов взять верх над другим».
И ниже, уже в качестве вывода: «Поэзии не бывает без возвышенности. В этом, во всяком случае, я уверен, и силен этой уверенностью, за неимением другой силы. Но не замки: улицы, комнаты, дороги, наша жизнь».
Современность – это и есть беззащитность, неспособность выйти из противоречия...
продолжить чтение
Ускользающий, дрожащий и чистый свет
тЕСС лЬЮИС
Немногие поэты имеют такое же чувство света, как Филипп Жакоте. Его записные книжки «Самосев», как и его поэзия, – это бесконечный праздник света во всех его оттенках, тонах, свойствах и проявлениях. Свет, который он осмысляет и описывает в своих записях, многолик: он глубоко личный, слабый, ослепляющий, прохладный, обжигающий, поникший, мутный, сияющий, призрачный, теплый и живой, затушеванный листьями, сверкающий, искрящийся, мягкий, разбитый на осколки, ясный, затуманенный, безмятежный, чистый и холодный, окаменевший, ускользающий, непрозрачный, яркий, твердый, с легкой дымкой, насыщенный, торжественный, знакомый и чужой, дрожащий, пыльный, восхитительный и не только. Он золотой, розовый, синий, белый, серый, ржавый, голубой, серебряный, желтовато-зеленый и пепельный. Он складывается в облака, он поднимается колонной, он каплями скатывается с неба. Он – поднимающаяся завеса, он – вода.
При этом Жакоте был лично знаком и с темнотой...
ПРОДОЛЖИТЬ ЧТЕНИЕ
Полевым цветам: Подношение Филиппу Жакоте
Джон Тэйлор
Когда приблизишься – даже не в реальности мартовского дня, а только в полусне – [пионы] пойдут впереди тебя, раздвигая двери листьев, почти невидимые преграды...
Уже несколько десятков лет я люблю искать цветы на горных пастбищах – и восхищаться ими. Синяя горечавка вдоль тропы, уходящей так высоко, что вокруг уже не остается зелени. Пушица под мелким дождем на альпийских болотах.
Все это задолго до того, как я открыл для себя Филиппа Жакоте и перевел несколько его книг...
Уже несколько десятков лет я люблю искать цветы на горных пастбищах – и восхищаться ими. Синяя горечавка вдоль тропы, уходящей так высоко, что вокруг уже не остается зелени. Пушица под мелким дождем на альпийских болотах.
Все это задолго до того, как я открыл для себя Филиппа Жакоте и перевел несколько его книг...
ПРОДОЛЖИТЬ ЧТЕНИЕ
Снова узнать –
как им дышать
как им дышать
Чжао Юй-шу
Чувство смиренной отшельнической уединенности, пронизывающее все творчество Жакоте, волшебным образом отзывается во мне тоской по «безмолвному творчеству». Шесть десятилетий, проведенных поэтом в Гриньяне – маленькой деревушке, затерянной среди виноградников, отдаленно напоминают практики «природного письма», распространенные среди восточных авторов. Вдали от суеты и гула Парижа он переводил Данте и беседовал с Гёльдерлином, медленно претворяя опыт жизни в опыт поэзии. Удивительно, насколько богатым может быть одиночество.
В его пристальном взгляде на старость и смерть обнаруживается редкое поэтическое мужество. Когда он возводит стелы в память о безвозвратно ушедших в «Пейзажах с пропавшими фигурами»; когда в La Loggia он ищет слова, чтобы унять пустоту, оставшуюся после потери друга в автокатастрофе, – сколь бы «разомкнутыми» не казались эти осколки речи, но только они по-настоящему завладевают душой, высвобождая силу, недоступную любому «законченному» нарративу. Жакоте научил меня, как иглой перевода заштопать прорехи на ткани времени, чтобы в китайской словесности исчезнувшие фигуры снова узнали – как им дышать.
В его пристальном взгляде на старость и смерть обнаруживается редкое поэтическое мужество. Когда он возводит стелы в память о безвозвратно ушедших в «Пейзажах с пропавшими фигурами»; когда в La Loggia он ищет слова, чтобы унять пустоту, оставшуюся после потери друга в автокатастрофе, – сколь бы «разомкнутыми» не казались эти осколки речи, но только они по-настоящему завладевают душой, высвобождая силу, недоступную любому «законченному» нарративу. Жакоте научил меня, как иглой перевода заштопать прорехи на ткани времени, чтобы в китайской словесности исчезнувшие фигуры снова узнали – как им дышать.
Чжао Юй-шу
雅各泰文字中挥之不去的隐士气质，与我内心深处对“寂静创作”的向往产生了奇妙的共鸣。他在格里尼翁小村的六十年隐居生涯，恰似东方文人的“山林书写”——远离巴黎的喧嚣，却在葡萄藤缠绕的石屋里翻译但丁、对话荷尔德林，将生命的沉思镌刻成诗。这种“退隐中的丰饶”令我震撼。
而他对衰老与死亡的凝视，展现出罕见的诗意勇气。当他在《有着消失面孔的风景》中为逝者构筑记忆的纪念碑，当他在《空旷的凉廊》里用词语抚摸遭遇车祸挚友的虚空，那些破碎的句法恰似“被拆解的词语连接”，却迸发出比完整叙事更摄人心魄的力量。雅各泰教会我用翻译的针线缝合时间裂缝，让消逝的面孔在汉语中重新呼吸。
而他对衰老与死亡的凝视，展现出罕见的诗意勇气。当他在《有着消失面孔的风景》中为逝者构筑记忆的纪念碑，当他在《空旷的凉廊》里用词语抚摸遭遇车祸挚友的虚空，那些破碎的句法恰似“被拆解的词语连接”，却迸发出比完整叙事更摄人心魄的力量。雅各泰教会我用翻译的针线缝合时间裂缝，让消逝的面孔在汉语中重新呼吸。
赵域舒
Свет в осколках
и богатство
в безмолвии
и богатство
в безмолвии
Цзян Дань-дань
Целый век – сто лет. Эти сто лет не придавливают Филиппа Жакоте (1925–2021) тяжестью могильной плиты, но напротив, словно лёгкий снег, кружащий у земли, приближаются к нему и озаряют его имя солнечным сиянием. В июне 2025 года мы вспоминаем этого отшельника французского Парнаса и стараемся разглядеть свет идей, брезжущий сквозь туман его поэзии. Столетие Жакоте – это не громогласный призыв к пышному празднеству, но тихая просьба, безмолвное приглашение всем нам ещё раз заглянуть в таинственный, тихий, хрупкий и невероятно богатый мир этого поэта.
Поэзии Жакоте (а также его текстам, так или иначе связанным с поэзией: очеркам, дневникам и критическим обзорам) чужда эпическая грандиозность. Её возможности лежат в другой сфере – она ищет вечное в ничтожнейших пылинках и соринках «текущего момента бытия»...
ПРОДОЛЖИТЬ ЧТЕНИЕ
о чьем существовании
мы не знали
мы не знали
каролина массола
В переводе Анны Столяровой
«Неизмеримое» – то есть то, что не может быть измерено или посчитано, закреплено в какой-нибудь формуле – все это вмещает в себе поэзия. Именно она освещает это измерение, потому что эта бесконечная реальность обитает в ней, в поэзии. Для Жакоте роль поэзии заключается в этом – осветить повседневность, обычное мгновение, чтобы показать то, что проявляется как недостижимое. Поэт представляет нам именно эти мгновения. Читать его и, в моем случае, переводить его, это идти рядом с неким голосом, следовать за ним как за знаком, который указывает нам на пути точку, предмет, о чьем существовании мы не знали. Форма, которая рождается, как птица посреди страницы, чтобы указать нам на истину, которая (как и любая истина) остается скрытой:
on ne vit pas longtemps comme les oiseaux
dans l’évidence du ciel
dans l’évidence du ciel
мы не бываем подолгу, как птицы,
в несомненности неба
в несомненности неба
(перевод П. Епифанова)
Так что читать Жакоте, – значит осознавать, что слово обладает непознаваемой глубиной, несмотря на то, что на первый взгляд мы читаем одну букву за другой, слова хранят и содержат в себе до сих пор не разгаданную тайну. Поэзия Жакоте стремится, как мы могли бы думать, доказать что эти старательно размещенные слова – не более, чем иллюзия:
Parler est facile, et tracer des mots sur la page,
en règle générale, est risquer peu de chose...
en règle générale, est risquer peu de chose...
Говорить – легко и, выводя на странице слова,
вообще говоря, мало чем рискуешь...
вообще говоря, мало чем рискуешь...
(перевод П. Епифанова)
В этом смысле, Жакоте раскрывает слова, как выдуманную музыкальную шкатулку, своим тонко выточенным ключом мастера, и посылает сообщение:
…tous les mots sont écrits de la même encre,
«fleur» et «peur» par exemple sont presque pareils,
et j’aurai beau répéter « sang » du haut en bas
de la page, elle n’en sera pas tachée,
ni moi blessé.
«fleur» et «peur» par exemple sont presque pareils,
et j’aurai beau répéter « sang » du haut en bas
de la page, elle n’en sera pas tachée,
ni moi blessé.
Все слова пишутся одними и теми же чернилами:
Песнь и плач, к примеру, почти одинаковы,
И как бы много не повторял я «кровь» с верха до низа
Страницы, она не будет запачкана,
Песнь и плач, к примеру, почти одинаковы,
И как бы много не повторял я «кровь» с верха до низа
Страницы, она не будет запачкана,
А я не буду ранен.
(перевод А. Столяровой)
Каролина Массола
Lo inconmensurable o aquello que no puede ser medido ni cifrado, aquello que no puede ser fijado en una fórmula, todo eso cabe en la poesía. Es ella la que ilumina esta dimensión, porque esta dimensión infinita habita allí mismo, en la poesía. Para Jaccottet este es el rol de la poesía, iluminar un objeto cotidiano, un momento simple y cualquiera para mostrar lo que se manifiesta como inasible. Y son esos momentos lo que el poeta nos ofrece. Leerlo y, en mi caso, traducirlo, es caminar junto a una voz, seguirla como un rastro que nos señala, en el camino, un punto, un objeto cuya existencia desconocíamos. Una forma que nace como un pájaro en medio de la página para señalarnos una verdad que permanece (como toda verdad) oculta:
on ne vit pas longtemps comme les oiseaux
dans l’évidence du ciel
dans l’évidence du ciel
no se vive mucho tiempo como los pájaros
en la evidencia del cielo
Leer a Jaccottet, entonces, es comprender que una palabra posee una profundidad incognoscible, a pesar de que en apariencia creemos leer una letra detrás de otra, ellas guardan y contienen un misterio aún indescifrado. La poesía de Jaccottet intenta, podríamos pensar, demostrar que esas palabras cuidadosamente acomodadas, no son más que un engaño:
Parler est facile, et tracer des mots sur la page,
en règle générale, est risquer peu de chose...
en règle générale, est risquer peu de chose...
Hablar es fácil, y trazar palabras sobre una página,
en general, es arriesgar muy poco…
En este sentido, Jaccottet abre las palabras, como una caja de música inventada, con su llave maestra delicadamente labrada y suelta un mensaje:
…tous les mots sont écrits de la même encre,
«fleur» et «peur» par exemple sont presque pareils,
et j’aurai beau répéter « sang » du haut en bas
de la page, elle n’en sera pas tachée,
ni moi blessé.
«fleur» et «peur» par exemple sont presque pareils,
et j’aurai beau répéter « sang » du haut en bas
de la page, elle n’en sera pas tachée,
ni moi blessé.
…todas las palabras se escriben con la misma tinta,
‘canto’ y ‘llanto’ por ejemplo son casi iguales,
y por más que repita ‘sangre’ desde arriba hacia abajo
de la página, no será manchada,
ni yo herido.
Carolina Massola
Да, говорить тяжело, когда это значит: искать… Чего же ты ищешь?
Верности только моментам, только вещам,
что низко падают в нас, что пропадают,
когда «говорить» означает…
Верности только моментам, только вещам,
что низко падают в нас, что пропадают,
когда «говорить» означает…
вторая тетрадь
август 2025
август 2025
Поддержите издание книги о Пауле Целане
Книга эссеистики о Пауле Целане «Niemand»
Сборник эссе современных поэтов, филологов, переводчиков и философов о Пауле Целане.
Сейчас доступен предзаказ книги: тираж будет отпечатан в течение трех месяцев после анонса. Покупая книгу на этапе предзаказа, Вы оказываете большую помощь независимому книгоизданию в России. Спасибо!
Сборник эссе современных поэтов, филологов, переводчиков и философов о Пауле Целане.
Сейчас доступен предзаказ книги: тираж будет отпечатан в течение трех месяцев после анонса. Покупая книгу на этапе предзаказа, Вы оказываете большую помощь независимому книгоизданию в России. Спасибо!
If you are not satisfied, we will give you the money back.
