Вовне, внутри: что мы имеем в виду, говоря «внутри»? Где кончается то, что вовне? Где начинается то, что внутри? Чистый лист бумаги – он вовне, а написанные на нем слова? Чистый лист весь целиком в чистом листе, а значит, вне меня, но ведь слово – не целиком в слове. Иначе говоря, есть знак, который я оставляю, плюс его смысл. Слово начала было во мне, затем оно выходит из меня и, будучи написано, напоминает кружево, рисунок на песке; но при этом оно хранит нечто сокрытое, воспринимаемое только мыслью. Мысль и есть то, что внутри, а внешнее – это всё, что охватывается мыслью, всё, что ее возбуждает, трогает. Сама мысль не имеет ни формы, ни массы, ни окраски, но пользуется формами, весом, цветами, действует ими, согласно определенным правилам. Все это удивительно. То, что внутри, не «сердце»; к поистине внутреннему такая локализация, собственно говоря, неприменима. Внутри у нас есть такие-то органы, а в этих органах – их собственная внутренность, и за пределы этого не выйти: эта самая внутренность еще принадлежит внешнему, тому, что некоторым способом видимо, что имеет форму, вес, окраску.
Но то внутреннее, которое мы противопоставляем внешнему (когда говорим, например, о внутренней жизни), никоим образом не внутри, никоим образом не снаружи, или, скорее, только в определенном смысле внутри: оно расходится по кругу, как передаваемые и принимаемые радиоволны, и материализуется лишь сталкиваясь со внешним.
«Deus interior intimo meo», Бог, более внутренний, чем я сам, абсолютно внутренний, абсолютно не-вовне. Бог, сущий внутри слова, Дуновение. Те, кто обращается со словом, стоят ближе к Богу, следовательно, на них лежит обязанность относиться к слову почтительно, поскольку оно передает дуновение, а не скрывает его, не сковывает, не угашает. Слово как проход, как просвет, оставленный дуновению. Потому мы и любим долины, реки, дороги, простор. Они указывают на дуновение. Ничто не завершено. Надо чувствовать это дыхание и то, что мир не что иное, как его преходящий образ.
Может быть, ритмизованное слово – более или менее удачное подражание этому дыханию. В нем предчувствуется сила расширения, восхождения, которая, однако, подчинена порядку, форме, а потому не теряется, не растрачивается. Всё на свете есть краткий перерыв в дуновении, скоротечное состояние покоя вечно дышащего божества. Целый мир как приостановленное дуновение. Так ветер стихает в саду; потом поднимается вновь, и все вокруг меняется; но ничто не потеряно; вечно дыхание божества.
Невидимая сила, сердце мира ненадолго возобновляет дыхание: возникают деревья, горы, но внимательному взгляду видны их скоротечность, их движение, их неопределенный, переходный характер.