переводы
Утешая его грядущее
Беата Обертинская
Её следы исчезли — их смыло войной, запорошило снегами Воркуты, занесло песками Ирана. Отзвуки их остались в стихах, воспоминаниях о страшных тяжёлых годах и в крупицах чужих мемуаров. Беату Обертинскую сложно найти здесь, бризом услышать там значительно легче. Но вся она — как иссиня-чёрная река над землёй, как свеча над снегом, как страшный выдох одного из её стихотворений: «Jak żeś mydry był — mądry nad podziw — / żeś być nie chciał! żeś się nie urodził!» («Как же мудр был — мудр на удивление — / что быть не захотел! что не родился!») («Do mojego syna», «Моему сыну»).
Беата Обертинская родилась в городе Сколе в 1898 году. В 22 года опубликовала первый сборник стихотворений, в 38 — играла в театре, в 39 — похоронила мужа, в 41 — была арестована органами НКВД и отправлена в Воркутлаг. Затем постоянно менялись перед глазами города, пейзажи — Палестина, Египет, Италия... В 46 — она обретает свой дом в Лондоне, где живёт вплоть до самой смерти. Офицер, писатель, поэт.
Воспоминания о прошлом не покидают, а боль — не уходит, но вместе с тем с ней остаются характер и упорство, тяжесть и нежность, которые она бережёт — в каждом слове, жесте и памяти. Беата Обертинская говорит с Миром, слышит его и, понимая, стремится передать его слова — через дарование имени. Для неё важна точность, с которой она сшивает каждый свой стих в единое полотно, предельно важна внимательность, с которой вглядывается в цветы, растения, природу её душа, являющаяся нам редко, предельно важна хрупкость мгновения — каждое слово её как поклонение чистоте и хрупкости жизни, как манифест о её хрустальности.
Поэзия Беаты Обертинской — моление о тишине и спокойствии, кристаллизация одиночества и боли, радость жизни и упокоения. Своей невидимой рукой она накрывает глаза души, своей музыкой управляет словом — как маленькая звезда в пустыне ведёт за собой странника, как когда-то её вели к берегам Ирана.
Пусть и не слышен более её голос, не мелькает в снегах её фигура, но и по сей день она, как самая зелёная из всех звезда, поёт в ночной глуши Мира.
Юлия Токарева – поэт, переводчик. Публиковалась в журналах "Урал" и "несовременник".
Беата Обертинская родилась в городе Сколе в 1898 году. В 22 года опубликовала первый сборник стихотворений, в 38 — играла в театре, в 39 — похоронила мужа, в 41 — была арестована органами НКВД и отправлена в Воркутлаг. Затем постоянно менялись перед глазами города, пейзажи — Палестина, Египет, Италия... В 46 — она обретает свой дом в Лондоне, где живёт вплоть до самой смерти. Офицер, писатель, поэт.
Воспоминания о прошлом не покидают, а боль — не уходит, но вместе с тем с ней остаются характер и упорство, тяжесть и нежность, которые она бережёт — в каждом слове, жесте и памяти. Беата Обертинская говорит с Миром, слышит его и, понимая, стремится передать его слова — через дарование имени. Для неё важна точность, с которой она сшивает каждый свой стих в единое полотно, предельно важна внимательность, с которой вглядывается в цветы, растения, природу её душа, являющаяся нам редко, предельно важна хрупкость мгновения — каждое слово её как поклонение чистоте и хрупкости жизни, как манифест о её хрустальности.
Поэзия Беаты Обертинской — моление о тишине и спокойствии, кристаллизация одиночества и боли, радость жизни и упокоения. Своей невидимой рукой она накрывает глаза души, своей музыкой управляет словом — как маленькая звезда в пустыне ведёт за собой странника, как когда-то её вели к берегам Ирана.
Пусть и не слышен более её голос, не мелькает в снегах её фигура, но и по сей день она, как самая зелёная из всех звезда, поёт в ночной глуши Мира.
Юлия Токарева – поэт, переводчик. Публиковалась в журналах "Урал" и "несовременник".
1
Pierwszy śnieg
W kożuchu
z zimnego puchu,
wplątany w siatki ośnieżoną kratę,
zapłakał w białym ogrodzie
krzak syberyjskich łez...
Niebo jest za nim popielate,
a na nim,
wróble puchate,
co go pocieszać przyszły,
nadęte są i zziębnięte
i popielate też…
W kożuchu
z zimnego puchu,
wplątany w siatki ośnieżoną kratę,
zapłakał w białym ogrodzie
krzak syberyjskich łez...
Niebo jest za nim popielate,
a na nim,
wróble puchate,
co go pocieszać przyszły,
nadęte są i zziębnięte
i popielate też…
Первый снег
В овчине
из зимнего пуха,
вплетённого в сети снежной решётки,
заплакал в белом саду
куст сибирских слёз…
Небо за ним из пепла,
а поверх него
воробьи пушистые,
утешая его грядущее,
надутые, и иззябшие,
и в пепле — тоже…
В овчине
из зимнего пуха,
вплетённого в сети снежной решётки,
заплакал в белом саду
куст сибирских слёз…
Небо за ним из пепла,
а поверх него
воробьи пушистые,
утешая его грядущее,
надутые, и иззябшие,
и в пепле — тоже…
2
Pobrzask
Już granatowy niedźwiedź — las,
wrócił na swoje leże.
Cień nocy kotem z dachu zlazł
i przepadł — nietoperzem ...
Nie zarżał jeszcze świt od łąk
ku parnym w stajni klaczom.
To pobrzask ledwie w szuwar kląkł
i mgły rozgarniać zaczął ...
Jeszcze kominom smolny swąd
nie przetarł dymem gardła
i w żadnej studni krągła głąb,
nie spuścił żuraw wiadra ...
Dosypia w rosie blady ślaz,
co w wyczeski się zamotał
i najzieleńsza z wszystkich gwiazd
nie piała jeszcze z płota...
Już granatowy niedźwiedź — las,
wrócił na swoje leże.
Cień nocy kotem z dachu zlazł
i przepadł — nietoperzem ...
Nie zarżał jeszcze świt od łąk
ku parnym w stajni klaczom.
To pobrzask ledwie w szuwar kląkł
i mgły rozgarniać zaczął ...
Jeszcze kominom smolny swąd
nie przetarł dymem gardła
i w żadnej studni krągła głąb,
nie spuścił żuraw wiadra ...
Dosypia w rosie blady ślaz,
co w wyczeski się zamotał
i najzieleńsza z wszystkich gwiazd
nie piała jeszcze z płota...
Мерцание
Вот синий медведь — тёмный лес —
вернулся в свою постель.
Кошкой с крыши ночная тень слезла
и пропала, став летучей мышью.
На лугах заря не заржала ещё,
к пышущим жаром кобылам в стойле взывая.
Но чуть отблеск к камышам спустился,
и туман поблек…
Всё ещё не протёрла смолистая гарь
глубокие горла труб,
и ни в одну колодца круглую глубь
не опустил журавль кадку.
Досыпает в росе бледная мальва,
что в горошек сама закуталась,
и самая зелёная из всех звезда
не пела ещё с частокола…
Вот синий медведь — тёмный лес —
вернулся в свою постель.
Кошкой с крыши ночная тень слезла
и пропала, став летучей мышью.
На лугах заря не заржала ещё,
к пышущим жаром кобылам в стойле взывая.
Но чуть отблеск к камышам спустился,
и туман поблек…
Всё ещё не протёрла смолистая гарь
глубокие горла труб,
и ни в одну колодца круглую глубь
не опустил журавль кадку.
Досыпает в росе бледная мальва,
что в горошек сама закуталась,
и самая зелёная из всех звезда
не пела ещё с частокола…
3
Błękitna litania
Ostróżki u żywopłotu
to inwokacje błękitnej litanii,
której strzelistość modli się kwiatami.
A trzmiel
tak nabożnie rozmruczany na niej,
kwiat z kwiatem zszywający ściegami przelotów,
to senny pobrzęk jej:
módl się za nami,
módl się za nami,
módl się za nami…
Ostróżki u żywopłotu
to inwokacje błękitnej litanii,
której strzelistość modli się kwiatami.
A trzmiel
tak nabożnie rozmruczany na niej,
kwiat z kwiatem zszywający ściegami przelotów,
to senny pobrzęk jej:
módl się za nami,
módl się za nami,
módl się za nami…
Небесная литания
Живокости у изгороди —
это обращение небесной литании,
которой возвышенный молится цветами.
А шмель —
так набожные бормочут над ней,
сшивание цветков стежками перелётов —
это сонный звон её:
молись за нас,
молись за нас,
молись за нас…
Живокости у изгороди —
это обращение небесной литании,
которой возвышенный молится цветами.
А шмель —
так набожные бормочут над ней,
сшивание цветков стежками перелётов —
это сонный звон её:
молись за нас,
молись за нас,
молись за нас…
4
Nad Jordanem
Upalenie bezmierne jak jego tęsknota…
I dal, jak sierść wielbłądzia
Brunata i złota.
I skwar
co się do dzisiaj wibrowaniem łuszczy
od Głosu, który niegdyś wołał tu na puszczy…
Upalenie bezmierne jak jego tęsknota…
I dal, jak sierść wielbłądzia
Brunata i złota.
I skwar
co się do dzisiaj wibrowaniem łuszczy
od Głosu, który niegdyś wołał tu na puszczy…
Над Иорданом
Жара безмерна, как его тоска…
И даль, как шерсть верблюда,
коричнева и золота.
И зной,
который себя дрожанием сегодня окоряет
от Голоса, который некогда звучал здесь, в лесной глуши…
Жара безмерна, как его тоска…
И даль, как шерсть верблюда,
коричнева и золота.
И зной,
который себя дрожанием сегодня окоряет
от Голоса, который некогда звучал здесь, в лесной глуши…
5
Kalina
Świt mgłami dymi biało
i rosa spływa z liści.
...Na połamanych walką krzakach
zimą kalina wisi.
Co się tym gąszczem przewalało?
Potyczka tu była? Jaka?
...Kalina tyle wie, że kiśćmi
przebębnil chaszcz po czakach...
Czy to cię szablą tak zsiekano?
A zadzior w korze — skąd? Wystrzał?
...Kalina tyle wie, że rano
rosa jest najsrebrzystsza.
Hej! Jak tu lubczyk wydusili!
Co po nim przeszło? Kopyta?
...Kalina tyle wie w tej chwili,
że za leszczyną świta.
Oparem kurzy leśny wiadukt...
Skąd krew na liściach i prętach?
...Kalina ciężka jest od jagód
i nie wie... Nie pamięta...
Świt mgłami dymi biało
i rosa spływa z liści.
...Na połamanych walką krzakach
zimą kalina wisi.
Co się tym gąszczem przewalało?
Potyczka tu była? Jaka?
...Kalina tyle wie, że kiśćmi
przebębnil chaszcz po czakach...
Czy to cię szablą tak zsiekano?
A zadzior w korze — skąd? Wystrzał?
...Kalina tyle wie, że rano
rosa jest najsrebrzystsza.
Hej! Jak tu lubczyk wydusili!
Co po nim przeszło? Kopyta?
...Kalina tyle wie w tej chwili,
że za leszczyną świta.
Oparem kurzy leśny wiadukt...
Skąd krew na liściach i prętach?
...Kalina ciężka jest od jagód
i nie wie... Nie pamięta...
Калина
Мглою белого дыма заря
и роса струятся с листьев.
…На сломанных боем кустах
зимой калина висит.
Что с этой кущей случилось?
Схватка была здесь? Какая?
…Калина только знает, что кисти её
гроздьями барабанили по уланской шапке.
Или саблей тебя иссекли?
На стволе рубцы — откуда? Выстрел?
…Калина только знает, что утром
роса самая серебристая.
Эй! Так они любисток издушили!
Что по нему прошло? Копыта?
…Калина только знает с тех пор,
что за орешником есть заря.
В дымке пыльной лесной переход…
Откуда кровь на листьях и ветвях?
…От ягод калина тяжёлая —
и не знает… Не помнит…
Мглою белого дыма заря
и роса струятся с листьев.
…На сломанных боем кустах
зимой калина висит.
Что с этой кущей случилось?
Схватка была здесь? Какая?
…Калина только знает, что кисти её
гроздьями барабанили по уланской шапке.
Или саблей тебя иссекли?
На стволе рубцы — откуда? Выстрел?
…Калина только знает, что утром
роса самая серебристая.
Эй! Так они любисток издушили!
Что по нему прошло? Копыта?
…Калина только знает с тех пор,
что за орешником есть заря.
В дымке пыльной лесной переход…
Откуда кровь на листьях и ветвях?
…От ягод калина тяжёлая —
и не знает… Не помнит…