поэтическая подборка
солнце полыни
Александра Хольнова
***
В невыносимо белом, невыносимо для
сердца орла и вепря, суток земного дня,
тянется осторожно, хочет войти в глаза
бронзовая пружина бронзового листа.
Памяти дня и крови, кто ей куплет споёт?
Я не расстроен, просто, просто ложусь на лёд.
Вдох — и бросает в холод, выдох — пустой овал,
в жизни нет смерти (или цвéта не разобрал?)
За королевским красным тянется (нету сил)
вылитая пружина, выдох — и я простыл;
я опускаю веки наглухо, на — совсем:
там пробегают дети в бронзовом колесе.
I
На кровь найдётся круглый сердолик,
в него и заключу густые капли
(орнамент крови, я уже привык).
Промозглый ветер, плещется кораблик
в огромной луже — море всех морей,
и льётся солнце, солнце, медовуха,
и светлый Бог на светлом языке
переворачивает раковину слуха.
II
Крупинку соли губы стерегли,
ворочали её то так, то этак;
горело облако, горячие угли
ссыпались в руку, в небе напоследок
мигнуло солнце, солнце; корабли
плескались в маленьком бокале.
Я не смотрел, я слушал. Выпал снег
и на руках немедленно растаял.
***
Синева, потеря, земля мала;
свирепел, смеялся, жужжал и пел.
Болевой порог, я шагнул, а там
череп мой рассыпался в школьный мел.
Невесёлый школьник, я тоже — был,
мел стирался в пыль о квадрат доски.
Вспоминал и плакал, устал, простыл.
Мела полон рот, и — конец строки.
***
Засуха. Горе рассудка.
В горло вросла незабудка.
Белый на белом — картина,
падает снег, и лепнина
снежная с шапки не сходит.
Завтра и здесь обернёшься:
дома не станет. И кем ты
будешь тогда, беспросветный.
———
Царство, подцарство, семейство.
Первый – победный – Немейский
кончился месяц весны.
***
....Но сегодня и пара тугих колосков
не протянет ко мне своих светлых голов,
чешуи своей нежной не скинет.
Торжество и печаль, и случайный улов
говорят языками полыни.
Снова вечер, и слабость, и сердца приют,
где тебе твоё место — до нóчи,
до последней и долгой, а то, что за ней —
тебе рано, но, может быть, после...
После наших затей и смешной болтовни,
после долгого вторника лета.
———
Над дорогой летит то ли облако мух,
то ли блики в глазах обалдели,
ай лови этих мошек и блики лови,
и на солнце полыни сквозь лето смотри.
Роговица ещё зеленее.
***
Нашёлся тут забытый змеевик,
аптечный камушек любви и скарлатины.
На сотню радостей — одна досталась нам.
И я тебе (ты хочешь?) подарю
ещё одно смешное предсказанье,
не хочешь — не бери, оставь другим,
они не спросят с долгой лихорадки
ни правды, ни любви. Не проведёшь:
разрыв и встреча каждой опечатки
нам обещают, что спадёт жара,
и жизнь опять вернётся нашим жизням.
Пройдёт, пропляшет. Больно? Ничего.
Утрата не больней и не опасней
твоих ещё не сбывшихся утрат.
На сотню превращений обернёшься,
а нет меня, и зеркала здесь нет.
Саднит, но что? — названия не помнишь;
ни рассказать, ни передать другим,
и слава Богу, пусть их, пусть не плачут.
Нет яростных объятий на потом —
последняя причуда перед встречей.
***
Кто вернулся, кто окна без спроса открыл,
видел сон: вижу сон, чёрный дым;
ты не спал — я спала, я спала — ты смотрел,
над кольцом и округой (по кругу) летел.
Приходи, оставайся. Прогнулся карниз,
он не помнит гнезда, я не помню границ
пробежавшей над нами Балтийской воды;
белоснежная смерть, это снег, это ты?
Говоришь: вижу сон — видишь сон. Это я.
Не летел, просто шёл, просто думал и был;
нарезая круги, корки хлеба ронял,
быстро шёл, а вернее на снег выходил.
***
Всполох нерва глазного,
поцелуя сквозного
растревожил спокойных,
обитаемых рыб.
В чешуе осторожно
рыбы пленных хранили,
по-земному шептали,
чтобы я поняла.
Рассказали мне рыбы
о законе озёрном
погребения мёртвых,
что хранят плавники.
Рыбы мёртвые в окна
лбами мокрыми бьются,
поцелуй запечатан
правом первой строки.
***
Дождливо утро, а листья пáхнут,
как забродивший, прогретый солнцем,
гречишный мёд.
Ты здесь останься, комар проснётся,
замолкнет резко, смотри пока что,
пока что можешь: живёт и сеет
твоею кровью комар трёхлапый
(струна на крыльях, на сладкой крóви),
трилистник этот, смотри, поёт.
Пока не знаю, ещё не знаю.
Я смерти тёплый оставил хлеб,
который нёс для горластых уток,
нелепых, милых, московских уток,
и вот пришел я. Но если правда
мои затеи имеют след,
то я хотел бы – имею наглость –
быть тем и этим, скорлупкой жёлтой,
и круг баюкать в речной воде.
Здесь был бессмертник, смешная клякса,
живая форма теней, воды.
Хотел бы очень, а что — не смыслит
бутон песчаный (старо как мир).
Девчонка, мальчик, а если просто
без всяких нервных, и вовсе — без,
не дом, не школа, — плавучий остров,
знакомый возглас, а может воздух,
Самсонов волос любимых мест.