поэтическая подборка
Сердце серебра
Сердце серебра
Юрий Казарин
***
Бывает, после смерти, ты заходишь
в полночный дом
и спички отсыревшие находишь –
и третий том
любви, и первых слез качели,
и мертвых душ сладимые виолончели –
разрезанных в тарелке груш –
заветрены, и струн уже не видно,
и гоголю смешно и не обидно
не отражаться в безднах божьих луж.
***
Ночью Гоголь смотрит в угол:
черный уголь, черный уголь,
угол снега в феврале
на серебряной земле.
Он не плачет, не смеется,
видит: баба из колодца
бедра с ведрами несет,
воду мягкую трясет,
чтобы шла она щеками –
только снег вокруг нее…
Ходит вечное кругами,
как волшебное вранье…
***
В деревне плачет человек,
синицы пьяные запели –
и расправляют крылья ели,
и сосны шествуют в ковчег –
в просвет весны, и в божьи щели –
в дневные гневные недели,
и держит время в черном теле
себя и снег.
Яснеет праздничная муть,
и черно-белое зиянье
любви и бездны не проткнуть
высоким посохом, как суть
возникновенья и мерцанья –
и остается на прощанье
небес и воздуха слиянье
до сердца божьего вдохнуть.
***
Зренье сороки царапнет над бровью –
все, что еще не бывало любовью,
смертью не станет:
дрогнет осиной и кровью –
песню затянет, воду застанет
(рожицы корчит) врасплох…
Скоро весну из-под снега достанет
теплой ладошкою бог.
***
Сквозь слезы маленького сына
ко мне идет моя осина
с дырявым снегом за спиной,
с зеленым дятлом надо мной.
И трепеща, и хорошея
от жизни, смерти и любви,
с прозрачным крестиком на шее,
она заплачет у траншеи
с водой и глиной на крови.
***
Отходит седина,
но по ночам крепчает
с морозцем из окна –
над нами сад качает,
и голая луна
сама себя венчает.
И шорохи воды, твердеющей снаружи,
и всполохи воды
все медленней и туже
исполнены беды
до дна небесной стужи.
В себя уходит лес
и книжными стволами
читатели небес
проносятся над нами.
***
Река подзывает иву,
ласкает себя и гриву,
лошадку растения –
Андрея-Арсения.
Легко ты даешься диву,
неведомому порыву –
смотреть на себя, пока
божественны облака,
божественны отраженья
до самоуничтоженья,
где длится воды сожженье
века.
***
Просыпаешься – тоска:
что-то плачет вдоль виска –
тронешь небо в изголовье:
всюду красная река –
это просто облака,
с неба тронутые кровью,
жизнью, смертью и любовью,
и дыханьем мотылька…
Сердце серебра
Кровь раскачала
лодки глухие углы
у причала
вдоль отраженья ветлы.
На скольженье воды по воде –
плакать тенью звезде.
Трав охвостья
нарядные.
Гроздья моря – гроздья,
грозы мои виноградные.
Так нависли в саду
небом иным –
всю росу обойду,
стану, как лед, ледяным.
***
Нет, в стекле немного этого стекла –
принеси мороза, снега и тепла,
паутины выдоха и вдоха,
ледяного вкусного гороха.
Паутина. Сердце серебра.
Пусть скотина топчет до утра –
до стекла, до стружки вдоль садов
парные заглушки, снежные игрушки,
глиняные кружки медленных следов.
Лужи собирают редкий свет –
словно в щель земную веет свет –
ничего на свете больше нет –
только этот, тот и третий свет.
Бывает, после смерти, ты заходишь
в полночный дом
и спички отсыревшие находишь –
и третий том
любви, и первых слез качели,
и мертвых душ сладимые виолончели –
разрезанных в тарелке груш –
заветрены, и струн уже не видно,
и гоголю смешно и не обидно
не отражаться в безднах божьих луж.
***
Ночью Гоголь смотрит в угол:
черный уголь, черный уголь,
угол снега в феврале
на серебряной земле.
Он не плачет, не смеется,
видит: баба из колодца
бедра с ведрами несет,
воду мягкую трясет,
чтобы шла она щеками –
только снег вокруг нее…
Ходит вечное кругами,
как волшебное вранье…
***
В деревне плачет человек,
синицы пьяные запели –
и расправляют крылья ели,
и сосны шествуют в ковчег –
в просвет весны, и в божьи щели –
в дневные гневные недели,
и держит время в черном теле
себя и снег.
Яснеет праздничная муть,
и черно-белое зиянье
любви и бездны не проткнуть
высоким посохом, как суть
возникновенья и мерцанья –
и остается на прощанье
небес и воздуха слиянье
до сердца божьего вдохнуть.
***
Зренье сороки царапнет над бровью –
все, что еще не бывало любовью,
смертью не станет:
дрогнет осиной и кровью –
песню затянет, воду застанет
(рожицы корчит) врасплох…
Скоро весну из-под снега достанет
теплой ладошкою бог.
***
Сквозь слезы маленького сына
ко мне идет моя осина
с дырявым снегом за спиной,
с зеленым дятлом надо мной.
И трепеща, и хорошея
от жизни, смерти и любви,
с прозрачным крестиком на шее,
она заплачет у траншеи
с водой и глиной на крови.
***
Отходит седина,
но по ночам крепчает
с морозцем из окна –
над нами сад качает,
и голая луна
сама себя венчает.
И шорохи воды, твердеющей снаружи,
и всполохи воды
все медленней и туже
исполнены беды
до дна небесной стужи.
В себя уходит лес
и книжными стволами
читатели небес
проносятся над нами.
***
Река подзывает иву,
ласкает себя и гриву,
лошадку растения –
Андрея-Арсения.
Легко ты даешься диву,
неведомому порыву –
смотреть на себя, пока
божественны облака,
божественны отраженья
до самоуничтоженья,
где длится воды сожженье
века.
***
Просыпаешься – тоска:
что-то плачет вдоль виска –
тронешь небо в изголовье:
всюду красная река –
это просто облака,
с неба тронутые кровью,
жизнью, смертью и любовью,
и дыханьем мотылька…
Сердце серебра
Кровь раскачала
лодки глухие углы
у причала
вдоль отраженья ветлы.
На скольженье воды по воде –
плакать тенью звезде.
Трав охвостья
нарядные.
Гроздья моря – гроздья,
грозы мои виноградные.
Так нависли в саду
небом иным –
всю росу обойду,
стану, как лед, ледяным.
***
Нет, в стекле немного этого стекла –
принеси мороза, снега и тепла,
паутины выдоха и вдоха,
ледяного вкусного гороха.
Паутина. Сердце серебра.
Пусть скотина топчет до утра –
до стекла, до стружки вдоль садов
парные заглушки, снежные игрушки,
глиняные кружки медленных следов.
Лужи собирают редкий свет –
словно в щель земную веет свет –
ничего на свете больше нет –
только этот, тот и третий свет.