Когда я была ребенком, мне казалось, что поэзия – практически всегда должна быть про вещи, про случившееся. Агния Барто, Юнна Мориц, Самуил Маршак – обо всем явившемся, обо всем пришедшим в мир. Сейчас все, конечно, иначе: и список прочитанных стихов подлиннее, и поэзия уже не так предметна.
«Главное у поэта – что он сказал!» Или не сказал вовсе. Что не договорил, что скрыл от читателей. «Не увидел!»
Умолчал. Умолчал зияющую рану рассеченного слова, умолчал боль вспыхнувшего сердца, умолчал то, что увидел пустоту, – и этим утвердил их. Заговорил с отсутствием на языке отсутствия, подчеркнул это
значимое отсутствие и осветил его светом, окропил его кровью своей.
Прощание — невозможность встречи; мольба — невозможность разговора; прощение — надежда на покой, но не свой. Боль выживает из пространства и времени (я не мыслю о себе, значит, меня нет), но не заставляет усомниться в себе: пока болит – не страшно, пока молчит – не страшно, пока
ждут – не страшно.
Раньше ничего не было — даже вещей, даже людей. Но все появилось, всё свершилось. И слово поэтическое звучит, и острый серп луны звенит, и тополь качается, и кто-то ждет — уже не здесь, и шаги его земные становятся все тише.
Юлия Токарева