рассказ
прятки
илья фёдоров
Что-то свершалось в небе: над крышами домов, над верхушками деревьев. Темно-зеленый купол старой березы дрожал на ветру. Белые, дымчатые облака, сталкиваясь и мешаясь друг с другом, проносились прямо над нашим садом. Ветер клонил к земле тяжелые головы цветов, морщил зацветшую воду в бочке; и было слышно, как в доме хлопали окна, и скрежетала открытая нараспашку дверь.
Я стоял на лужайке перед крыльцом и с нетерпением ждал первого удара грома. Я всегда любил это время – перед грозой – когда все вокруг приобретает особую серьезность: вот женщина с заботой на лице быстро идет по дороге, зачем-то накрывшись газеткой; вот соседи по даче бегают из дома в сад, занося садовую мебель: деревянные стулья, столы, на которых еще не убраны блюдца с вареньем и кружки с остатками теплого сладкого чая. Скоро и мы зайдем в наш пустой дом, закроем все окна и двери, включим свет и будем сидеть, тихо разговаривая под шум грозы, и только сухой раскат грома заставит нас вдруг замолчать и, тревожно переглядываясь, посмотреть в окно.
Но мне не хотелось идти домой: что-то щемящее и тревожное виделось мне в воздухе. Небо, еще недавно сквозившее голубыми просветами, незаметно потемнело и сжалось. Деревья, качавшиеся из стороны в сторону, замерли, словно предчувствуя грозу. На мгновение воцарилась странная шелестящая тишина. Мой старый пес встал с земли и, гремя цепью, влез в свою конуру, смешавшись со мраком. Серая птица бесшумно, за одно движение крыла, пролетела сквозь сад и исчезла. Молния вспыхнула не то в небе, не то на изнанке век. Грома все не было, но я чувствовал, как что-то надвигается на меня. Будто во сне я стою перед дрожащим окном и знаю, и боюсь знать, что оно вот-вот распахнется. И быстрее, чем мысль и страх охватывают меня, створки окна отворяются, и ветер бьет мне в лицо, и шторы застилают собой комнату.
Что-то легкое прошло перед моими глазами, словно кто-то платком взмахнул.
Я тихо сошел в сад, ступая как завороженный, и руки мои дрожали, когда я открывал калитку. Я шел, глядя себе под ноги, чувствуя, как ветер проходит по волосам и прижимает к телу рубашку. Вдруг мне показалось, что кто-то окликнул меня по имени. Я замер, прислушиваясь к себе, и чей-то голос сказал мне: «Смотри».
Я поднял глаза, и сад хлынул на меня.
Я смотрел вокруг и с необоримой яркостью впитывал все в себя. Мне казалось, что я впервые открыл глаза: будто зрение мое долгие годы зрело во мне, набухало и ширилось, набираясь светом и теплом, и наконец, расколовшись, пролилось на эту землю, деревья, небо. Листья в едином множестве трепетали передо мной. Они были совсем рядом, и я отчетливо видел каждый из них, и, казалось, ничто не могло существовать кроме движения этих листьев. Береза нежно белела во тьме, но мне не нужно было касаться березы, чтобы ощутить ее: я мог взглядом прикоснуться к ней. Я смотрел на березу, и она незримо выходила вперед, оставляя все позади себя, и я взглядом обнимал ее, чувствуя мягкость, топкость ее ствола, и замирающее качание вершины. Я смотрел на сосну, и сосна говорила: «Вот я», а взгляд отвечал: «Я вижу тебя и люблю». И дрожь шла по сосне. И сосновые шишки с глухим стуком падали наземь, ударяясь о железное ведро, полное вырванных сорняков. И запах вырванной травы оседал во мне.
Все с неудержимой силой манило меня к себе, заставляло вглядываться. Каждая вещь смотрела словно из глубокого колодца. И эта глубина открывалась в мельчайшем: в пушинке синей краски на заборе, в золотых крапинках пыли на стекле, в гладких листьях вишни. Столь близкое, все это виделось мне таинственным и недоступным, будто отраженным в темной колодезной воде.
В доме с силой захлопнулось окно, и я услышал, что кто-то зовет меня. Я обернулся и увидел отца. Он стоял на крыльце и махал мне рукой. Где-то недалеко грянул гром. Я новыми глазами взглянул на наш дачный дом, и он показался мне крохотным, словно игрушечным. В комнатах уже горел свет, и мать переходила из одного окна в другое. Я побежал, чувствуя, как первые капли дождя падают мне на лицо. Отец ждал меня. Ветер трепал его седые волосы, и сухие карие глаза, обычно прятавшиеся в глубоких глазных впадинах, смотрели особенно ярко. «Пойдем – надо малину собрать» – сказал он и спустился с крыльца.
В воздухе пахло сыростью. Холодные капли стучали по железным ведрам, в то время как я, увязая калошами в жирной земле, бежал вслед за отцом. Я знал, что навсегда запомню этот небыстрый бег, стук капель о железо, фигуру отца, странно белевшую на фоне грозового неба. Было светло, и сад казался совсем прозрачным. Деревья дрожали под частыми ударами капель. Свежим, пахнущим влажной землей, воздухом было хорошо и страшно дышать.
Я первым добежал до кустов и, разводя руками мокрые ветви, стал быстро собирать крупные, омытые дождем ягоды. Зернистая лиловая малина пачкала пальцы, губы, холодноватые ягоды таяли на языке, и вместе с их сладостью я чувствовал привкус дождя. Мы переходили от куста к кусту и земля скользила под ногами, комьями оседая на калошах. Я уже не знал, идет ли дождь, и только проводя рукой по влажным волосам, вспоминал о нем. Я садился на корточки и зарывался в самую глубь куста. Изнанка листьев белела, и, казалось, светились изнутри, так что их было видно насквозь. С листьев текла вода, острые шипы царапали мне руки, но я не замечал этого, добираясь до самых дальних, самых сладких ягод. Я бросал их в ведерко, и слышал гулкий, эхообразный звук. Здесь, под кустом, была особая, тайная тишина: шум дождя оставался снаружи, и я слышал его словно за стеклом.
Оглядываясь на отца, я видел его мокрую спину и грозу, растушую в стекольчатом воздухе, и ветви ее, молниями загребающие небо. Холод шел у меня по спине, и я, чувствуя, что замерзаю, в спешке рвал ягоды грязными, покрытыми малиновой кровью, руками. До полного ведра оставалось совсем немного, и я уже не ел, а только собирал ягоды, и запах малины, мешавшийся с запахом сырой земли, обволакивал меня. Вдруг что-то загремело и как будто треснуло в небе. Дождь перерос в ливень и застучал крупной неумолчной дробью. Я схватил ведро и побежал к дому, поскальзываясь и втаптывая в грязь стебли малины.
Забежав под крышу, я обтер рубашкой мокрое лицо и обернулся. Позади никого не было. Отец не бежал за мной. Там, где еще минуту назад был отец, стояло только ведро с малиной. И огромная сосна качалась на ветру и медленно поводила ветвями.
Я вышел в ливень, чтобы найти отца.
На секунду мне показалось, что мы опять играем с ним в детскую игру. Как в детстве, когда братья, велев мне считать у стены, оставили меня одного, и я, увидев их убегающие спины, в слезах пришел домой – отец вышел играть со мной. И я, еще не оправившись от горя, ходил по двору, заглядывая то за дерево, то за куст, зная, что отец где-то рядом, что он просто прячется от меня.
Я шел и мне вновь казалось, что он смотрит откуда-то меж ветвей. И я, глядя его глазами, видел бурую грозу, и себя в этой грозе. И куда бы я не взглянул, мне всюду виделись глаза. И весь этот мир был в чьих-то глазах. И все качалось в глазах.
Я стоял на лужайке перед крыльцом и с нетерпением ждал первого удара грома. Я всегда любил это время – перед грозой – когда все вокруг приобретает особую серьезность: вот женщина с заботой на лице быстро идет по дороге, зачем-то накрывшись газеткой; вот соседи по даче бегают из дома в сад, занося садовую мебель: деревянные стулья, столы, на которых еще не убраны блюдца с вареньем и кружки с остатками теплого сладкого чая. Скоро и мы зайдем в наш пустой дом, закроем все окна и двери, включим свет и будем сидеть, тихо разговаривая под шум грозы, и только сухой раскат грома заставит нас вдруг замолчать и, тревожно переглядываясь, посмотреть в окно.
Но мне не хотелось идти домой: что-то щемящее и тревожное виделось мне в воздухе. Небо, еще недавно сквозившее голубыми просветами, незаметно потемнело и сжалось. Деревья, качавшиеся из стороны в сторону, замерли, словно предчувствуя грозу. На мгновение воцарилась странная шелестящая тишина. Мой старый пес встал с земли и, гремя цепью, влез в свою конуру, смешавшись со мраком. Серая птица бесшумно, за одно движение крыла, пролетела сквозь сад и исчезла. Молния вспыхнула не то в небе, не то на изнанке век. Грома все не было, но я чувствовал, как что-то надвигается на меня. Будто во сне я стою перед дрожащим окном и знаю, и боюсь знать, что оно вот-вот распахнется. И быстрее, чем мысль и страх охватывают меня, створки окна отворяются, и ветер бьет мне в лицо, и шторы застилают собой комнату.
Что-то легкое прошло перед моими глазами, словно кто-то платком взмахнул.
Я тихо сошел в сад, ступая как завороженный, и руки мои дрожали, когда я открывал калитку. Я шел, глядя себе под ноги, чувствуя, как ветер проходит по волосам и прижимает к телу рубашку. Вдруг мне показалось, что кто-то окликнул меня по имени. Я замер, прислушиваясь к себе, и чей-то голос сказал мне: «Смотри».
Я поднял глаза, и сад хлынул на меня.
Я смотрел вокруг и с необоримой яркостью впитывал все в себя. Мне казалось, что я впервые открыл глаза: будто зрение мое долгие годы зрело во мне, набухало и ширилось, набираясь светом и теплом, и наконец, расколовшись, пролилось на эту землю, деревья, небо. Листья в едином множестве трепетали передо мной. Они были совсем рядом, и я отчетливо видел каждый из них, и, казалось, ничто не могло существовать кроме движения этих листьев. Береза нежно белела во тьме, но мне не нужно было касаться березы, чтобы ощутить ее: я мог взглядом прикоснуться к ней. Я смотрел на березу, и она незримо выходила вперед, оставляя все позади себя, и я взглядом обнимал ее, чувствуя мягкость, топкость ее ствола, и замирающее качание вершины. Я смотрел на сосну, и сосна говорила: «Вот я», а взгляд отвечал: «Я вижу тебя и люблю». И дрожь шла по сосне. И сосновые шишки с глухим стуком падали наземь, ударяясь о железное ведро, полное вырванных сорняков. И запах вырванной травы оседал во мне.
Все с неудержимой силой манило меня к себе, заставляло вглядываться. Каждая вещь смотрела словно из глубокого колодца. И эта глубина открывалась в мельчайшем: в пушинке синей краски на заборе, в золотых крапинках пыли на стекле, в гладких листьях вишни. Столь близкое, все это виделось мне таинственным и недоступным, будто отраженным в темной колодезной воде.
В доме с силой захлопнулось окно, и я услышал, что кто-то зовет меня. Я обернулся и увидел отца. Он стоял на крыльце и махал мне рукой. Где-то недалеко грянул гром. Я новыми глазами взглянул на наш дачный дом, и он показался мне крохотным, словно игрушечным. В комнатах уже горел свет, и мать переходила из одного окна в другое. Я побежал, чувствуя, как первые капли дождя падают мне на лицо. Отец ждал меня. Ветер трепал его седые волосы, и сухие карие глаза, обычно прятавшиеся в глубоких глазных впадинах, смотрели особенно ярко. «Пойдем – надо малину собрать» – сказал он и спустился с крыльца.
В воздухе пахло сыростью. Холодные капли стучали по железным ведрам, в то время как я, увязая калошами в жирной земле, бежал вслед за отцом. Я знал, что навсегда запомню этот небыстрый бег, стук капель о железо, фигуру отца, странно белевшую на фоне грозового неба. Было светло, и сад казался совсем прозрачным. Деревья дрожали под частыми ударами капель. Свежим, пахнущим влажной землей, воздухом было хорошо и страшно дышать.
Я первым добежал до кустов и, разводя руками мокрые ветви, стал быстро собирать крупные, омытые дождем ягоды. Зернистая лиловая малина пачкала пальцы, губы, холодноватые ягоды таяли на языке, и вместе с их сладостью я чувствовал привкус дождя. Мы переходили от куста к кусту и земля скользила под ногами, комьями оседая на калошах. Я уже не знал, идет ли дождь, и только проводя рукой по влажным волосам, вспоминал о нем. Я садился на корточки и зарывался в самую глубь куста. Изнанка листьев белела, и, казалось, светились изнутри, так что их было видно насквозь. С листьев текла вода, острые шипы царапали мне руки, но я не замечал этого, добираясь до самых дальних, самых сладких ягод. Я бросал их в ведерко, и слышал гулкий, эхообразный звук. Здесь, под кустом, была особая, тайная тишина: шум дождя оставался снаружи, и я слышал его словно за стеклом.
Оглядываясь на отца, я видел его мокрую спину и грозу, растушую в стекольчатом воздухе, и ветви ее, молниями загребающие небо. Холод шел у меня по спине, и я, чувствуя, что замерзаю, в спешке рвал ягоды грязными, покрытыми малиновой кровью, руками. До полного ведра оставалось совсем немного, и я уже не ел, а только собирал ягоды, и запах малины, мешавшийся с запахом сырой земли, обволакивал меня. Вдруг что-то загремело и как будто треснуло в небе. Дождь перерос в ливень и застучал крупной неумолчной дробью. Я схватил ведро и побежал к дому, поскальзываясь и втаптывая в грязь стебли малины.
Забежав под крышу, я обтер рубашкой мокрое лицо и обернулся. Позади никого не было. Отец не бежал за мной. Там, где еще минуту назад был отец, стояло только ведро с малиной. И огромная сосна качалась на ветру и медленно поводила ветвями.
Я вышел в ливень, чтобы найти отца.
На секунду мне показалось, что мы опять играем с ним в детскую игру. Как в детстве, когда братья, велев мне считать у стены, оставили меня одного, и я, увидев их убегающие спины, в слезах пришел домой – отец вышел играть со мной. И я, еще не оправившись от горя, ходил по двору, заглядывая то за дерево, то за куст, зная, что отец где-то рядом, что он просто прячется от меня.
Я шел и мне вновь казалось, что он смотрит откуда-то меж ветвей. И я, глядя его глазами, видел бурую грозу, и себя в этой грозе. И куда бы я не взглянул, мне всюду виделись глаза. И весь этот мир был в чьих-то глазах. И все качалось в глазах.
также почитайте другие тексты ильи