рассказ
и мальчик оглянулся
Михаил Глазырин
Наверное, середина июня. Запоздалое ночное небо. Должно быть, звёзды горели ярко в такой темноте. Видимо, уже светало, когда он задремал.
– Ну вставай же, соня. Ты ведь даже не умылся… Ай, бог с тобой, надевай скорее носочки. Так, сам, сам… Ты всё это умеешь, в состоянии сделать сам, как нормальный человек. Да, теперь второй. А рубашечку? Ну какая же красная? У нас не было и не будет никакой красной рубашки. Да и была бы она, над тобой, над нами бы смеялись. Ждать нас никто не будет – последний раз говорю!
В окно ударила ветка. Уже через секунду Коленька со всей мочи закричал.
Коля каждое утро делал круг на своём велосипеде. А сзади на «багажнике», обняв Колю, сидел Коленька. На кочках его подбрасывало вверх, и он сильнее прижимался щекой к его спине.
Деревня стояла внутри кольца сосен, а вокруг нее тянулась пыльная дорожка. У Коли была важная работа – он был почтальоном, поэтому каждое утро разносил письма. Для этого на почте ему выдали старую сумку и велосипед.
Когда Коля подъезжал к нужному дому, он оставлял велосипед у забора, доставал из сумки письмо и клал его в ящичек.
– Эти деревья похожи на какие-то фигуры. Вон то дерево, будто собака. А левее, то есть совсем справа, мне кажется, дерево-Бог, – сказал Коленька, пока они ехали от одного дома к другому.
– Не фантазируй. Услышат ведь и смеяться будут.
Обычно Коля кладёт письмо в почтовый ящик на заборе. И жители дома видят его в окнах, когда завтракают. Им не надо подходить к двери и смотреть в глазок, даже если они услышали с улицы шум велосипеда. Ни у кого в деревне нет дверных зрачков – только на почте. Коленька любит заглянуть в него и представлять, что по ту сторону – я и Алек-сандра. Он почти уверен, что это было. Мои пальцы почти помнят, как прикасались к ней. И глаза ее были, как запоздалое ночное небо.
Когда работа была закончена, им осталось лишь заехать на почту и получить новые письма – Коля пошел один, а Коленька остался сторожить велосипед.
– Ах, Коля, как ты сегодня управился-то быстро! – с улыбкой встретила его Марья Николаевна.
– С-спасибо, – промычал Коля.
– А тебе же письмо пришло, да я его отложила, чтоб лично отдать, но забыла – голова дырявая. Тебе прочитать?
– Нет-нет, я сам смогу.
– Ну смотри, не стесняйся. Если надо будет – приходи, я тебе прочту.
Коля взял письмо и положил в карман курточки, а сумку набил чужими письмами. Выйдя на улицу, он попросил Коленьку поехать на велосипеде, а сам пошел пешком. Он развернул письмо и промычал: «А-ал-лек-сан…»
– Она?
– Да, это она… Но… А сколько ей теперь?
– Это неважно. Что она написала?
Коля закурил и предложил мальчику. Тот отказался.
– Что любит меня и хочет, чтобы мы обязательно вернулись.
– В Кунгурку?
– В Кунгурку.
– Да врешь ты всё!
– Нет, сам посмотри.
Коля протянул мальчику письмо.
– Я читать не умею…
– То-то же. Не говори никому только, ладно?
– Ты же помнишь, как к нам домой приходила та девушка? На её одежде всегда была кошачья шерсть, и, помнишь, у неё были очень добрые руки, которыми она помогала тебе выводить буквы. Она брала твою руку в свою и выводила загогулины.
– А ты помнишь какие: кириллические или латинские это были загогулины?
– Да, да, но это же была совсем не она. Та девушка была вовсе не молодой, и вовсе не девушкой, и никогда она нежно не брала нашу руку. А Алек-сандра жила за год до этого в доме напротив. Она была такая же, как я, только здоровая, мы ходили с ней в лес собирать ягоды, и она брала твою руку в свою и вместе мы собирали чернику. От черники оставались пятна, которые не сходили по несколько дней. Руки у нее были бледные-бледные, как бумага, на которой мы вместе выводили те загогулины: кириллические и латинские.
– Сходишь за вещами домой?
Коленька кивнул, встал с корточек и быстро пошел к дому.
Завернув у высокого куста жимолости, он достал сигарету, оглянулся и сделал три беглых затяжки. Зайдя в дом, он собрал вещи, а потом, вспомнив о чём-то важном, побежал в гараж. Он ловил бабочек, фотографировал их втайне от Коли на его фотоаппарат, а потом отпускал. Эту выпустить забыл. Банка была сильно закручена и не поддавалась, поэтому Коленьке пришлось разбить ее. Из-под осколков бабочка взлетела и поплыла по струйке прохладного воздуха.
Увидев мальчика, Коля сел на велосипед и поехал. Коленьке пришлось побежать, чтобы догнать его.
Когда они отправились в Кунгурку, на деревню опустился такой туман, словно в небе кто-то залил огромный костер. Коля быстро крутил педали, а Коленька старался не свалиться на землю.
– А-а-а!
– Чего ты кричишь, дурак?
– Нет, это ты чего кричишь?
– А-а-а, я не кричу!
Они закричали вместе. Их звонкие голоса эхом отозвались в лесу.
Держа одной рукой руль, Коля на ходу открыл сумку, и все письма разлетелись на ветру. И мальчик обернулся.
Они долго ехали так, оставив позади и мост над рекой, и сосны, и письма, и соседние деревни (в которых они никогда не были), и дачный посёлок, и разрушенную церковь, и Александру, смотрящую вслед, и реку, и сосны, и облака, похожие на деревья, и мост над рекой.
– Ты точно повернул там, где надо?
– Точно-точно… Но…
– Что?
Коля промолчал. Они ехали правильно. Это точно. Он узнавал эти изгибы дороги, эти деревья, но перед глазами стоял глухой лес. И только когда он напряг зрение и увидел, что в кустах облепихи и сосновых ветвях прячутся ставни, крыши и двери, он понял, что деревня давно опустела. Лес обнимал и укрывал от посторонних дома, заборы и сараи.
Тогда, немного осмотревшись, он начал медленно пробираться сквозь заросли к знакомому дому, раздвигая колючие ветки руками. К одежде его прилип репейник.
– Ну вот, это же дом дяди Миши, разве ты не помнишь? Они переехали как раз тогда, когда у нас в деревне открылся магазин. Мороженое ели, помнишь? Если сейчас у нас июнь, то это было ровно двенадцать лет назад. Ну ты вспомнил? Ты ведь тогда ногу разодрал, вон у тебя шрам на коленке остался. Вспоминай...
Мальчик еле стоял на ногах, и глаза его стали похожи на две смородины.
– Ты врал всё, да? Я же знаю, что ты такой же дурак, как и я. Ты такой дурак, что даже читать не умеешь. И…
Коленька побежал прочь, а Коля попытался поймать его и упал. Он полз по влажной от тумана траве и бормотал:
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Голосом Коленьки говорил Коля. Они стояли обнявшись, захлебываясь от слез. Из зарослей на них смотрели родные окна, двери, стены, заборы.
– Ну вставай же, соня. Ты ведь даже не умылся… Ай, бог с тобой, надевай скорее носочки. Так, сам, сам… Ты всё это умеешь, в состоянии сделать сам, как нормальный человек. Да, теперь второй. А рубашечку? Ну какая же красная? У нас не было и не будет никакой красной рубашки. Да и была бы она, над тобой, над нами бы смеялись. Ждать нас никто не будет – последний раз говорю!
В окно ударила ветка. Уже через секунду Коленька со всей мочи закричал.
Коля каждое утро делал круг на своём велосипеде. А сзади на «багажнике», обняв Колю, сидел Коленька. На кочках его подбрасывало вверх, и он сильнее прижимался щекой к его спине.
Деревня стояла внутри кольца сосен, а вокруг нее тянулась пыльная дорожка. У Коли была важная работа – он был почтальоном, поэтому каждое утро разносил письма. Для этого на почте ему выдали старую сумку и велосипед.
Когда Коля подъезжал к нужному дому, он оставлял велосипед у забора, доставал из сумки письмо и клал его в ящичек.
– Эти деревья похожи на какие-то фигуры. Вон то дерево, будто собака. А левее, то есть совсем справа, мне кажется, дерево-Бог, – сказал Коленька, пока они ехали от одного дома к другому.
– Не фантазируй. Услышат ведь и смеяться будут.
Обычно Коля кладёт письмо в почтовый ящик на заборе. И жители дома видят его в окнах, когда завтракают. Им не надо подходить к двери и смотреть в глазок, даже если они услышали с улицы шум велосипеда. Ни у кого в деревне нет дверных зрачков – только на почте. Коленька любит заглянуть в него и представлять, что по ту сторону – я и Алек-сандра. Он почти уверен, что это было. Мои пальцы почти помнят, как прикасались к ней. И глаза ее были, как запоздалое ночное небо.
Когда работа была закончена, им осталось лишь заехать на почту и получить новые письма – Коля пошел один, а Коленька остался сторожить велосипед.
– Ах, Коля, как ты сегодня управился-то быстро! – с улыбкой встретила его Марья Николаевна.
– С-спасибо, – промычал Коля.
– А тебе же письмо пришло, да я его отложила, чтоб лично отдать, но забыла – голова дырявая. Тебе прочитать?
– Нет-нет, я сам смогу.
– Ну смотри, не стесняйся. Если надо будет – приходи, я тебе прочту.
Коля взял письмо и положил в карман курточки, а сумку набил чужими письмами. Выйдя на улицу, он попросил Коленьку поехать на велосипеде, а сам пошел пешком. Он развернул письмо и промычал: «А-ал-лек-сан…»
– Она?
– Да, это она… Но… А сколько ей теперь?
– Это неважно. Что она написала?
Коля закурил и предложил мальчику. Тот отказался.
– Что любит меня и хочет, чтобы мы обязательно вернулись.
– В Кунгурку?
– В Кунгурку.
– Да врешь ты всё!
– Нет, сам посмотри.
Коля протянул мальчику письмо.
– Я читать не умею…
– То-то же. Не говори никому только, ладно?
– Ты же помнишь, как к нам домой приходила та девушка? На её одежде всегда была кошачья шерсть, и, помнишь, у неё были очень добрые руки, которыми она помогала тебе выводить буквы. Она брала твою руку в свою и выводила загогулины.
– А ты помнишь какие: кириллические или латинские это были загогулины?
– Да, да, но это же была совсем не она. Та девушка была вовсе не молодой, и вовсе не девушкой, и никогда она нежно не брала нашу руку. А Алек-сандра жила за год до этого в доме напротив. Она была такая же, как я, только здоровая, мы ходили с ней в лес собирать ягоды, и она брала твою руку в свою и вместе мы собирали чернику. От черники оставались пятна, которые не сходили по несколько дней. Руки у нее были бледные-бледные, как бумага, на которой мы вместе выводили те загогулины: кириллические и латинские.
– Сходишь за вещами домой?
Коленька кивнул, встал с корточек и быстро пошел к дому.
Завернув у высокого куста жимолости, он достал сигарету, оглянулся и сделал три беглых затяжки. Зайдя в дом, он собрал вещи, а потом, вспомнив о чём-то важном, побежал в гараж. Он ловил бабочек, фотографировал их втайне от Коли на его фотоаппарат, а потом отпускал. Эту выпустить забыл. Банка была сильно закручена и не поддавалась, поэтому Коленьке пришлось разбить ее. Из-под осколков бабочка взлетела и поплыла по струйке прохладного воздуха.
Увидев мальчика, Коля сел на велосипед и поехал. Коленьке пришлось побежать, чтобы догнать его.
Когда они отправились в Кунгурку, на деревню опустился такой туман, словно в небе кто-то залил огромный костер. Коля быстро крутил педали, а Коленька старался не свалиться на землю.
– А-а-а!
– Чего ты кричишь, дурак?
– Нет, это ты чего кричишь?
– А-а-а, я не кричу!
Они закричали вместе. Их звонкие голоса эхом отозвались в лесу.
Держа одной рукой руль, Коля на ходу открыл сумку, и все письма разлетелись на ветру. И мальчик обернулся.
Они долго ехали так, оставив позади и мост над рекой, и сосны, и письма, и соседние деревни (в которых они никогда не были), и дачный посёлок, и разрушенную церковь, и Александру, смотрящую вслед, и реку, и сосны, и облака, похожие на деревья, и мост над рекой.
– Ты точно повернул там, где надо?
– Точно-точно… Но…
– Что?
Коля промолчал. Они ехали правильно. Это точно. Он узнавал эти изгибы дороги, эти деревья, но перед глазами стоял глухой лес. И только когда он напряг зрение и увидел, что в кустах облепихи и сосновых ветвях прячутся ставни, крыши и двери, он понял, что деревня давно опустела. Лес обнимал и укрывал от посторонних дома, заборы и сараи.
Тогда, немного осмотревшись, он начал медленно пробираться сквозь заросли к знакомому дому, раздвигая колючие ветки руками. К одежде его прилип репейник.
– Ну вот, это же дом дяди Миши, разве ты не помнишь? Они переехали как раз тогда, когда у нас в деревне открылся магазин. Мороженое ели, помнишь? Если сейчас у нас июнь, то это было ровно двенадцать лет назад. Ну ты вспомнил? Ты ведь тогда ногу разодрал, вон у тебя шрам на коленке остался. Вспоминай...
Мальчик еле стоял на ногах, и глаза его стали похожи на две смородины.
– Ты врал всё, да? Я же знаю, что ты такой же дурак, как и я. Ты такой дурак, что даже читать не умеешь. И…
Коленька побежал прочь, а Коля попытался поймать его и упал. Он полз по влажной от тумана траве и бормотал:
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Я умею читать…я умею читать…яумеючитать…яумеючи….яумечтать…
Голосом Коленьки говорил Коля. Они стояли обнявшись, захлебываясь от слез. Из зарослей на них смотрели родные окна, двери, стены, заборы.