Глаза, вернувшиеся

к нашим глазам

***

Я осень вспомнил позднюю,
Когда венчальный серебристый желудь темный
Вниз сквозь редеющие руки пролетает
И сквозь редеющие сети солнечные
Друзей твоих.

И смутный дуб в падении злаченых
желудей увидишь
И клена влажного нездешнюю стальную красоту.

Заглинили дороги вдоль оврага,
Копытца давние печально отзвучали.
Но эхо дальнее все ближе,
Чудесный вкус воды
Все искренней в твоих ладонях.
И шар прозрачный соберется
Из тысячи умытых маслянистых брызг,
И гладкая его поверхность
Вдруг на колени хлынет к нам под солнцем.

Отрывок из поэмы «Омега моря»

Перегоны-мосты
Вам привидятся на закате,
Силуэты дорог
В резкой сырости бязевого белья,

Силуэты мишеней с белыми оспинками от пуль

Голоса...
Через строй переездов
Раствориться немыслимо в этой земле.
Омега-моря-подкова
На твоей, как браслетка, надета руке,
Ты потянешься в ночь,
Увязая прощальной рукой,
Но не в нашей земле.

Живы все, кто вернулись.
Молох в серой мерлушке,
В усах и улыбке-пенсне
К вам приблизится на вокзале
В той объемной оспенной
фотографической серой икре...
Ты въезжаешь в лицо его, закрыв глаза –
в крупнозернье этого века.

Ты въезжаешь в свой город
На яблоках спелых
В дневальной грозе,
Что смывает с плеч знаки различий.

Ты въезжаешь в Москву
В подбровья мостов и садов
В ветки редкие световых реклам
И десны госпиталéй,
Где в потерянном завтра-сегодня-вчера
Иероглифы в серых халатах
Подметают больничный двор.

И одежда разъята твоя на ура,
Ты вошел в половину световую лица,
Ты вышел из ниши тени,
И подковка сверкнула во лбу: омега моря.
Счастья не хватит на всех.

Дом Платона

Дом Платона.
Темно.

Мы проникли сюда
С ключами чужими
Мы в квартире чужой вдвоем
Не включая света.

Незнакомая мебель... нарисованная
Едва выступает из стен

Кто хозяева?
Дом наверное в спешке они покидали
Не захватив ничего

Но не видно книг ни одной
Лишь единственный том раскрыт на столе –
Две страницы с блестящею пылью

Легкий кремния скрип
На страницах забыт
Прозрачный заварочный чайник

Мы садимся за стол
По обе стороны этих волн-страниц,

«Том Платона», – ты говоришь
Да, тебе виднее
Это тот вожделенный
Непрочтенный песчаник зеленый

Перевернуты строки,
Которые я пытаюсь прочесть:
Имя, похожее на «Тет-а-тет»

Сигарета зажженная в твоей руке
Прочертит оголенный воздух
Над окном без завес.

Впрочем, здесь не так уж темно

По стенам умилительные улыбки
Угасающего людского жилья
И древесные стены хранят дневное тепло


Эта книга изгнала хозяев?

Лишь дыханию их еще приоткрыта щель
Толщиною в тень

Это они озабоченно в кухонных стеклах
скользили
Здесь они, доведя до сияющей силы свой сон?
Чтобы мог Платон возвратиться в мир?


Улыбаясь, ты глядишь мне в глаза
Этот книга – город, что открыт за окном
Где на оголенном стекле
Сполохи факела над Капотней


Это он нас читает
Между неведомых строк?
Будем мы говорить,
Чтоб закрыть эти паузы слов

Разговоры припомнив все те же

Здесь за окнами строили по замыслу твоему
Тебя не прочтя
Перевели на реликты стихий
И поэтому твой жестокий порядок
Обернулся царственным раем

Но мы не знали ничто

Мы слабели уничтоженные в размерах
твоим исполинским солнцем
У входа в воздушные камеры города,
Где огромный резиновый вентилятор, лениво
вращаясь
Вялыми лепестками
Не пропускал нас в паз.


Оттесняя нас в черно-белые хроники мира теней,
Где навстречу нам
Меж вокзалами призрачными
Пролетают они с женовидным лицом
Не узнавая нас

Мы могли только видеть
И сны создавать
Чтобы здесь сильней воссияла явь.


Мы вошли и создали город иной

Город-хаос

Эротикон?

Чтобы возник у горизонта
Остров воздушный?

Платоновской плоти плато


Ты не глядишь на меня...

Марля дымного света вокруг волос,
Титус,

Уходящая тень, забытая, может быть, прости

История наша сошла в комментарии

Вся она, как дряхлая паутина – тронуть нельзя

Налетели переписчики,
Словно летний дождь под солнцем


За спиною в комнатах
Влажные исчезающие шаги
Это он проходит в купальном халате,
Отшлюзовавшись в отсек.


Звук обнажен

Ангел плеч

Темна оболочка земная


Тени цветные
На обороте потустороннего солнца,
Откуда мы сами привиделись нам


Здания хрупки и окна в отсеках темны

Вечер, но нету заката
Здесь на склоне пологом к морю ржавой земли
Таврический Пушкин
Собранье прозрачных женских теней
Белокурые контуры окаменелых виол
их колки... корабли...

И мы в это море древнее вступили
поплыли над полдневной светлотой
И над пещерами морскими,
Где тенями бабочки мужские нежнее женского
парящие в воде

Трепет света в темноте
Вечнозеленый отрок-пророк это ты?

Мы держим в руках двукрылое нечто
Постигаемость света есть время твое –
угасание здания мира?


Если кто-нибудь скажет о повтореньи,
Верить ему не надо,
Потому что слова эти – правда.

По окраине этого мира
Гонит по линии несгибаемого залива
Утопический обруч
Платоновский мальчик


Пусть даже окислы вымысла
Слиты в единый чан
Поэзия или амврозия
Пивные дрожжи
Пена
Одно вино


Почему в детской комнате мира
Мы чьи-то родители тоже?

Но чьи? – это выведать, значит,
все простить ему
И можно ль назвать
Еще никогда нерожденного?


Мы хотим стены комнаты этой сдержать,
Они начинают сжиматься,
Вытесняя нас образами световыми


Слишком много прожитое
Не дает нам время любви
В этой комнате слепящих лиц

Куда уходить нам
Хоть нечего делать здесь
Озираясь брезгливо

Нас из темной ниши выводят, как из депо


Мы уходим, за нами
Комната эта сомкнется
И уже не повторится здесь?

Но есть в Мытищах
Черно-кирпичная на повороте стена
там лежат в нерушимом стекле наши частные имена


Мы выходим в вечер, светлее, чем был


На столе оставляя

Темную буханку хлеба

А здесь на земле, омытой дождем
Реклама «Эскадо»
И уходящая в небо
Безумная эстакада.

Все-таки между других страниц там была
трещинка, похожая на траву

Отрывок мучительного лета

Н. и Е.

Летний полдень, забвенье, Ленивка

Этот холм и реки незаметная повилика…
Здесь отделим мы плоть от плоти, лицо от лица,
лик от лика.
Содрогаясь, к отлетуготовятся зданья
Но не так растворится столица,
Улетая из глаз в расставанье,
Как во тьме, забывается негасимаясахара,
соли крупица.
Улетающим вам за Аркадию
Там, где синяя времени бездна видна
Будем снитьсямы все, к невесомой
идущие летней ограде
Это время во сне мы раздвинем
сильней, чем страннаяжизни страна.

***

«…и расцветут, как виноградная лоза…»

Осия (14, 8)

«Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого»

Иона (4, 11)

Видел я Масличную гору в бинокль

говорлива толпа
и ты ее немой язык
стоокой толпой разноязыкой
глядящей глазами в стороны света
во все глаза, во все ворота

на холм, летящий
одетый в бетон
недоступный

невидим он от Шхемских ворот,
от Ворот Ирода,
от Золотых ворот,
от Львиных ворот
виден от Мусорных ворот
от Сионских ворот
от Яффских ворот

тихо не доходит из
бетонного гетто весть

Вифлеем неприступный

Ерусалим невидим ему

Зрим снаружи семивратный
славен Ерусалим
но внутри недоступен

Цзы

Он прошел мимо пленных, спящих вповалку
И не узнал бы в полутьме офицера, если бы не едва различимый на запястье
Этот знак

Он склонился к его руке и понял, что, да,
Это тату, что и у него на правой руке
И взглянул, приоткрыв свой рукав –
То, что они сделали вместе много лет назад –
Иероглиф китайский «цзы».

Знак, похожий на греческую «дзету» –
Перерезанную посредине
Горизонтальной чертой

Они учились на одном факультете
Синологи и переводчики
И, играя, представляли, что один из них
Лаоцзы, а другой Куньцзы, то есть Конфуций.

Иероглиф «цзы» означает
«Младенец», «ребенок» и одновременно «мудрец»
Они знали насквозь «Дао-Дэ цзин» и «Сы шу»
Но сейчас в памяти почти ничего не осталось

Вспомнил он наугад что-то из одного трактата
Что-то из другого,
Но что откуда – не помнил:

«Я одинок и обречен молчать
Пред тяжким грузом горестных предчувствий
Как человеческий зародыш в материнском чреве
Который не обрел пристанища ни здесь ни там»

И:

«Учитель сказал: Одна реформа в царстве Ци –
и оно будет как царство Лу; одна реформа в царстве Лу –
и в нем воцарится Дао-Путь»

Но ему надо было торопиться и уже уходить

И все, что он мог сделать для своего забытого друга –

Осторожно прикрыть рукавом этот знак на запястье

И идя потом через ночь думал, что
Снова наверное трудно их двоих различить
И невозможно понять кто из них сейчас
Младенец, а кто мудрец

***

«Дора! Дора! Дора! Дора!» – звал он, как безумный,
Наверно свою потерянную собаку
Бродя по улицам пустого поселка
А встретил лишь на обочине детский сине-красно-желтый перевернутый грузовик.

***

Раздерется когда
Когда от края и до края разорвется
Вся пропитанная кровью но сухая уже завеса

То мир иной с нарисованной
Наверно на небе луной предстанет
Где полуслепые жители в тусклых полях
Собирают в лукошки осыпавшиеся алмазы звезд

Но здесь хотя бы мы видим небо
Которое можно прочитать и перелистнуть
Словно парус или свежую страницу

За ним, мы знаем, – все лица, а не
Стога затылков, – но глаза, вернувшиеся к нашим глазам

***

Рабочие в оранжевых касках
Над каналом-рекой
С мерцающими белыми жезлами в полутьме
Любовь неделима на лица